В XII - XVI вв. "дзенсю" достигла
наивысшего расцвета и стала наиболее влиятельной буддийской сектой,
поддерживаемой правительством сёгунов. В то время дзен-буддизм оказал
значительное воздействие на развитие всех областей культуры Японии. Само собой
разумеется, что в первую очередь эту культуру воспринял сам господствующий
класс средневековой Японии, в том числе и сословие самураев, которое
пользовалось культурными ценностями, создаваемыми в стране. Однако в связи с
развитием дзен самурайство несколько изменило свои воззрения на жизнь и смерть,
культуру и её восприятие.
Дзен в тот период было уже не столь строгим учением, как первоначально. Наряду
с тезисом о готовности в любую минуту хладнокровно уйти из жизни самураи
приняли также положение, по которому человек одновременно обязан жить,
наслаждаясь жизнью, вычерпывая её до самых глубин. "Солдатский дух должен
был связывать себя с подлинной художественностью", а "японский воин -
обладать не только военной доблестью (бу), но и культурой, гуманностью
(бун)".
Так, некоторые самураи в редкие периоды мирного времени, кроме военных
упражнений, предавались чайной церемонии, рисовали иногда тушью, любовались
искусной аранжировкой цветов и даже принимали участие в представлениях театра.
Но все эти элементы культуры средневековой Японии в большей или меньшей степени
подвергались при своём развитии воздействию учению дзен или были порождены им.
Хотя это и выглядело парадоксально, но в свете дзеновских утверждений о
ненужности знаний, о закалке одной лишь воли индивидуума буси считали
положительным и полезным для своей профессии восприятие подобных производных
дзен, помогающих в сложении характера воина. Например, в тяною - чайной
церемонии, процветавшей первоначально в стенах буддийских монастырей и
использовавшейся дзеновским духовенством для распространения своего учения,
практиковались те же методы "духовного совершенствования личности",
что и в дзен. (По преданию, основатель секты "дзен" Дарума уснул во
время духовного созерцания (поиска истины), не выдержав усталости. После
пробуждения ото сна буддийский патриарх в ярости оборвал свои веки, дабы они никогда
не смогли больше помешать ему во время следования "пути" к
"просветлению". Брошенные на землю, веки превратились в первые побеги
чайных кустов). Обстановка чайной церемонии отчасти напоминала медитацию. Она
должна была способствовать сосредоточению мысли, с покойствию духа, чистоте
помыслов, гармонии с природой. Для того чтобы суета внешнего мира не мешала
созерцанию и спокойной беседе, чайные домики (тясицу) и приёмные для ожидания
церемонии (ёрицуки) устраивались вдали от шумных мест, чаще всего в глубине
сада. Это обусловило в большей степени интерес к тяною во дворцовых сёгунов,
даймё и многих знатных самураев. При Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси был развит
и введён сложный комплекс действий, сопровождавших тяною. (Правила этикета были
сформулированы Сэнно Рикю, назначенным Хидэёси мастером чайной церемонии при
дворце. Они были призваны усилить посредством церемонии вежливость, мораль и
простоту индивидуума. В возрасте 71 года Сэнно Рикю попал в немилость к
Хидэёси, который приказал сделать ему сэппуку).
Помещение чайной комнаты было уменьшено и лишалось всяких излишеств. Самураи не
должны были отныне вносить в неё мечи; они оставляли их на подставках или
особых крюках перед входом, так как чайная комната считалась обителью мира.
Создать надлежащую обстановку при молчаливом созерцании призваны были и сухие
сады, которые первоначально устраивали дзеновские монахи в своих монастырях.
Каменные сухие сады, названные японцами "садами медитации и
мышления", представлявшие собой ровные площадки с установленными на них в
определённом порядке камнями и окружённые глухими стенами (в качестве
классического примера обычно приводится сад монастыря Рёандзи в Киото),
наиболее подходили для упражнений в психотерапии, развивали философский образ
мыслей в дзеновском понимании и учили "видеть скрытое содержание"
того, что было не завершено, понимать внутреннюю глубину явлений (югэн).
В XIV в. учение дзен коснулось также представлений театра "Но" -
искусства аристократии и знатного дворянства, развившегося из фарсового танца
сарукагу. (сарукагу из комического был преобразован буддийскими священниками в
религиозный танец, сопровождавшийся демократическими действиями, и назван ими
"Но"). Театр "Но" представлял собой скорее
"созерцательное искусство", насыщенное символикой и часто непонятное
простому народу. Пьесы "Но" прославляли действия мифических
персонажей, героев, верность вассала господину. Они подразделялись на
исторические, или военные (сюра-но), и лирические, или женские (дзё-но). К
представителям "Но" покровительственно относились сёгуны, причём
Хидэёси сам выступал на сцене с песнопениями и пантомимическими танцами. В
танцах "Но" принимали участие также рядовые феодалы, придворные и
воины, это считалось признаком хорошего тона, "исполнением долга"
вассала. Тем не менее классические положения дзен идеалистического плана всё
больше расходились с мировоззрением, выработанным самураями на основе
дзеновских "искусств". Развитие науки и связанной с ней военной
техники, металлургии, горного дела и т.п. расширило круг интересов самурайства.
Новинки вооружения и военного искусства показывали, что одной воли для сражения
недостаточно, необходимы знания, основанные на книгах, логическое мышление,
которое не может рассматриваться как продукт созерцания по системе дзен,
достаточное для своего времени и сословия образование. Всё это в какой-то мере
меняло догмы дзен в соответствии с духом эпохи.
После окончания периода междоусобных войн противоречия между дзен и воспитанием
воина по системе дзен стали ещё заметнее. Самураи, переставшие участвовать в
военных действиях, получили больше времени для образования вообще. Многие буси
в силу различных обстоятельств оставляли свою профессию и становились
учителями, художниками, поэтами.
Несмотря на то, что подавляющее большинство самураев были преемниками идей
дзенсю, имелись и такие представители сословия воинов, которые следовали
учениям других сект буддизма. Прежде всего это нужно сказать о секте
"нитирэн", возникшей в середине XIII в. и проповедовавшей положение о
непременном превращении через определённый срок всех существ и вещей в Будду,
так как он заключается во всём, будь то человек, животное или какой-либо
неодушевлённый предмет. Многие самураи, будучи сторонниками догм секты
"нитирэн", являлись её членами, однако большинство приверженцев
"нитирэн" составляли всё же деклассированное самурайство - ронины,
крестьянство и другие эксплуатируемые слои общества.
Самураями почитались и отдельные божества буддийского пантеона. Особенно
популярными среди сословия буси были бодхисаттвы Каннон (Авалокитешвара) -
богиня милосердия и сострадания и Мариситэн (Маричи) - божество,
покровительствующее воинам. По существующему обычаю перед началом военной
компании самураи вкладывали в свои шлемы маленькие изображения Каннон; у
Мариситэн воины часто просили покровительства и содействия перед поединком или
сражении.
Важное место в религиозном мировоззрении самураев занимал древний культ синто,
который мирно существовал с буддизмом. Основной чертой этой религии японцев
было почитание сил природы, местных божеств, предков. В качестве одной из трёх
главных синтоистских святынь японцами рассматривался священный меч. (Тремя
сокровищами синто считались меч, драгоценность (ожерелье из нефрита, яшмы или
просто драгоценный камень) и зеркало.
Меч (амэ-но муракумо-но-цуруги - меч небесных густых облаков) являлся символом
самурайского воинства, храбрости и должен был направляться против врагов
Японии.
Драгоценность (ясакани-но магатама - сияющая изогнутая яшма) символизировала
совершенство, доброту, милосердие и в то же время твёрдость при управлении и
повелевании. Древние воины носили целые связки магатама. Возможно, что магатама
(первоначально зубы диких животных) служила древним японцам амулетом, как и у
многих народов Сибири.
Зеркало (ята-но кагами) - было эмблемой мудрости и символом солнечной богини
Аматэрасу. Оно использовалось часто в качестве предохраняющего талисмана.
Все три этих атрибута синто служили нередко жертвами, приносимыми синтоистским
божествам, а иногда и сами составляли синтай ("тело" бога) других
богов).
По легенде, священный меч синто был извлечён мифическим персонажем - богом
грома Сусаноо из хвоста восьмиголового змея и затем подарен им сестре - богине
солнца Аматэрасу. Позднее Аматэрасу вручила меч, восемь кусков нефрита и
зеркало своему внуку Ниниги-но Микото, отправляя его властвовать на земле. Со
временем меч превратился в символ самурайства и "душу" японского
воина.
Меч, наряду с зеркалом и драгоценностью, стал в ряде случаев рассматриваться
синтоистами как "тело" или "облик" бога (синтай), который
помещался в закрытой части главного храма любого комплекса синто - хонся.
Иногда мечи не только служили синтаем, но и обожествлялись. Богом, почитаемым в
Ацута, например, был пресловутый меч Кусанаги, (Кусанаги - букв. "косящий
траву". По легенде меч, переданный Аматэрасу земным властителям Японии,
получил такое название после того, как с его помощью спас свою жизнь
императорский принц, завоевавший северные территории страны. Принц сумел
остановить надвигавшийся на него огненный шквал тем, что скосил вокруг себя
траву мечом). Добытый Сусаноо в хвосте убитого им змея, богом же Исоноками
считался меч, названный "Фуцу-но Митами".
Кроме меча, синто освящало также другое оружие самураев, в частности копьё. В
честь копья в одном из районов Эдо Одзи, (Многие военные праздники проводились
именно в Эдо (нынешний Токио), так как этот город являлся столицей сегуната, в
которой присутствовало всегда большое число феодальных князей, а следовательно
и их вассалов - самураев. Устраивался 13 августа древний самурайский праздник
"яримацури". Праздник проходил при обязательном присутствии двух
самураев в доспехах чёрного цвета с копьями и мечами (у каждого из воинов на
поясе висело по семь мечей длинной более четырёх сяку каждый - 1 сяку = 30,3
см.) и восьми мальчиков-танцоров, бросавших после исполнения танцев
("сайбара" и "дэнгаку") в толпу свои шляпы, которые
рассматривались как талисманы счастья. В этот же день священники синто
раскладывали в храме маленькие копья. Их разрешалось уносить верующим с собой,
однако с условием возвращения на следующий год не одного, а двух таких же
миниатюрных копий. Они служили амулетами, защищавшими якобы от воровства и
пожара.
Синто требовало от самураев обязательного почитания умерших предков и
поклонения душам убитых в бою воинов, военачальников, обожествлённых героев и
императоров. Считалось, что умершие прародители становились богами и,
наделённые сверхъестественной силой, оставались в мире живых, влияя на события,
населявшие этот мир, и рядовые духи-покровители (удзигами) в особенности,
могли, по представлениям японцев, распоряжаться человеческими судьбами, влиять
на успех или неудачу в жизни, оказывать воздействие на ход сражения и т.д.
Поэтому самураи верили в божественную предопределённость и ставили свою волю в
полную зависимость от "воли богов". Перед каждым военным предприятием
воины обращались к удзигами, боясь навлечь на себя гнев духов предков, ибо они
властвовали над природой, и все бедствия - это месть духов за несоблюдение
благочестия. Почитание предков влекло за собой почитание родины -
"священного места обитания богов и душ предков". Синто учило любви к
родине ещё и потому, что Япония, и только она одна, является "местом
рождения" Аматэрасу - богини солнца, которая передала управление страной
своим "божественным потомкам".
Поклонение предкам и местным божествам развивалось в культ национальных богов и
императора (тэнно - "посланника неба", "источника всей
нации", единственного из всех правителей земли, имеющего
"божественное происхождение", власть рода которого передаётся из века
в век неизменно и непрерывно. (Нынешний император Хирохито считается 124-м
представителем непрерывающейся династии, начавшейся в 660 г. до н. э.
Правлением мифического тэнно Дзимму, потомка богини солнца Аматэрасу).
Это имело большое значение в формировании понятия верности самурая феодалу,
императору и Японии в целом, проявившемуся во всех несправедливых войнах,
которые велись под знаменем национальной исключительности "японской
расы".
Кроме душ предков, героев и т.д., самураи особенно почитали синтоистского бога
войны Хатимана, прототипом которого являлся обожествлённый, по традиции синто,
легендарный император Японии Одзин. Впервые Хатиман упоминается как
"помощник" японцев в 720 г., когда он, по преданию, оказал
эффективную помощь в отражении нашествия со стороны Кореи. С тех пор его стали
считать покровителем японских воинов. Перед каждой военной кампанией самураи
возносили Хатиману молитвы, просили его оказать поддержку в предстоящей борьбе,
приносили клятвы - "юмия-Хатиман" ("да увидит Хатиман наши луки
и стрелы" или "клянусь Хатиманом").
Наряду с Хатиманом самураи признавали богами войны мифического тэнно Дзимму,
основателя императорской династии, императрицу Дзингу и её советника Такэти-но
Сакунэ, а также принца Ямато-дакэ (Ямато-такэру), покорившего айнский восток
Японии.
В честь богов войны устраивались в определённые дни празднества. Одним из них
был "гунсинмацури", торжественно отмечавшийся 7 октября на территории
синтоистского храма в Хитати. Ночью в пределах храма собирались мужчины с мечами
(дайто) и женщины с алебардами (нагината), развешивались бумажные фонари,
которые затем сжигались.
Синто, являясь исконной религией японцев, однако, редко присутствовал в цистом
виде в религиозной жизни самураев. Буддизм, проникший в середине VI в. в
Японию, был более развитой (при этом - мировой) религией, нежели примитивный
синтоизм. Поэтому он был сразу же принят правящими кругами страны и использован
в их интересах. Тем не менее, синтоистские священнослужители не желали
отказаться от своих привилегий и опирались на народные массы, продолжавшие
исповедовать традиционную религию. Это заставило буддийское духовенство и
правителей древней Японии идти по пути сотрудничества двух религий, что со
временем привело практически к синкретизму синтоизма и буддизма.
Слияние синто и буддизма отразилось на духовной жизни самурайства. Нередко
японские воины перед военными походами или решающей битвой одновременно
поклонялись духам синто и божествам буддизма. В результате подобного
сосуществования многие боги синто стали наделяться особенностям буддийских
бодхисаттв, в то время как пантеон буддизма пополнялся принятыми в него
божествами синтоизма. Культ Хатимана, в частности, номинально являвшегося богом
синто, был глубоко пропитан буддизмом. Многие из изречений, приписанные
Хатиману, явно носят буддийский характер, так как в них он называет себя Босацу
- бодхисаттвой - чисто буддийским термином.
В дальнейшем Хатиман был признан буддийским духовенством бодхисаттвой и получил
имя Дайдзидзайтэт. То же можно сказать и о синтоистской богине Аматэрасу,
"прародительнице" императорской семьи. Аматэрасу была объявлена
приверженцами буддийской секты "сингон" воплощением верховного
космического будды Вайрочана (Дайнити).Одновременно с буддизмом в Японии начало
распространяться конфуцианство чжусианского толка. Учение Конфуция,
переработанное Чжу Си, представляло собой консервативное, догматическое течение
более идеологического, чем религиозного плана, так как оно включало в себя,
кроме религиозных, очень слабо развитых, ещё и этические моменты. В Японии
конфуцианство пошло по пути адаптации в местных условиях, сливаясь с буддизмом
и синто, воспринимая некоторые их положения. Конфуцианство подтвердило
синтоистские требования о "верности долгу", послушании и повиновении подданного
своему господину и императору, требовало морального совершенствования
посредством строжайшего соблюдения законов семьи, общества и государства.
Главной обязанностью каждого мужчины конфуцианство, как и синто, считало
обязательное почитание прародителей и отправление культа предков; оно учило
дисциплине, повиновению, уважению старших. Всем этим, прежде всего, и была
обусловлена активная поддержка конфуцианства феодальными правителями Японии.
Это сделало конфуцианство основой воспитания в среде господствующего класса, и
в частности самураев.
В основе конфуцианства лежал принцип патриархальности, который ставил сыновнюю
почтительность превыше всего. Согласно конфуцианскому учению, в мире существует
большая мировая семья, состоящая из Неба-отца, Земли-матери и человека-дитяти.
Вторая большая семья - государственная. В ней император является одновременно и
Небом и Землёй (отцом и матерью), министры - его старшие сыновья, народ -
младшие. И, наконец, обыкновенная семья (политическая и социальная единица).
Глава каждой семьи должен повелевать своими домашними и отвечать за них перед
государством, которое признаёт только семью и игнорирует отдельную личность.
Отсюда догмат верности и беспрекословного подчинения отцу, феодальному князю
(который в конфуцианском смысле слова рассматривался так же, как
"отец"), сёгуну.
Конфуцианство учило, что человек становится человеком в силу пяти добродетелей
(постоянств), отличающих его от животного.
Первой из них конфуцианство называет человеколюбие, сущность которого - любовь
и проявление - добро. Далее следует справедливость - всё хорошее и правильное,
всё, что в данном случае соответствует разуму. Называется это хорошее и
справедливое долгом (другими словами, исполнять свой долг - это действовать в
интересах других, не обращая внимания на свою собственную пользу). Третья
добродетель - благонравие, почтение к людям, почтительное отношение к
"стоящим выше нас" и непрезрительное отношение к "стоящим ниже
нас". Иначе говоря, благонравие - это скромность. Четвёртая добродетель -
мудрость. Быть мудрым - значит быть сведущим в причинах явлений, знать хорошее
и дурное, различать правду и неправду, добро и зло и разбираться даже в том,
что не слышно уху и не видно глазу. Последняя, пятая добродетель - правдивость
- это то, что незыблемо, непреложно, что без лжи и фальши твёрдо согласуется с
"путём", то, что есть правда и истина и т.д. Все эти положения,
заимствованные японским философом Кайбара Экикэн у императора учения Конфуция
чжусианской школы Чжоу-цзы, и представляют основу конфуцианства, принятого в
Японии.
Понятие человеколюбия, по Конфуцию, включают в себя всё положительное,
содержащееся в вышеуказанных добродетелях, поэтому он говорил только о
человеколюбии как о главной добродетели, включающей в себя все перечисленные
постоянства. Если человек, следуя природе пяти постоянных добродетелей, или
человеколюбия, "не находится под пагубным бременем своих страстей и только
всецело представляет себя влечению естественного начала", то в его жизни
возникают пять человеческих отношений: между родителями и детьми; господином и
слугой; мужем и женой; старшими и младшими братьями; между друзьями. Эти пять
основных отношений называли "горин".
Для самурая отношение между господином и слугой было основным. Из этого
отношения черпались понятия о долге господина перед слугой и слуги перед
господином. Содержание своих слуг было законом нравственного долга господина, и
он не мог считать это своей милостью по отношению к слугам, так как жил трудом
своих слуг и должен был, наоборот, смотреть на это как на милость с их стороны.
Для слуг же служение господину есть долг и обязанность, а не милость. С
благодарностью они должны получать от своего господина выдачи натуры или
деньгами, и их должна воодушевлять только одна мысль: отдать свою жизнь за
него. "Это - закон нравственного дола слуги", - говорится в
конфуцианском учении. Такие отношения - не что иное, как
"справедливость", или "нравственный долг господина и
слуги".
Идея верности господину и неразрывно связанное с ней понятие долга были
выдвинуты в бусидо на первый план, в то время как более отвлечённые философские
положения конфуцианства претерпели на японской почве соответствующую
перегруппировку и переоценку, не меняя, однако, своей сути. Верность
("служение господину как источнику всех благ") и долг ("осуществление
этой верности") во всей конфуцианской этике являлись наиболее активными
элементами, всё остальное считалось второстепенным и "покрывалось
практическими идеями" этих двух понятий, занимало как бы побочное,
служебное положение.
Но верность господину могла выражаться не только в постоянном служении ему,
готовности в любой момент пасть за него. Вассал проявлял свою верность также
тем, что следовал за своим господином по пути смерти, выражавшемся в
"самоубийстве вслед", которое стало к XIV в. распространённой формой
исполнения долга.
Таким образом, религиозное мировоззрение самураев слагалось из догм буддизма и
конфуцианства, привнесённых в Японию из Китая, и элементов верований и обычаев
местной, национальной религии - синто, которая вошла с ними в тесное
соприкосновение.
Со временем элементы этих трёх религий переплелись и составили как бы единое
целое. Другие большие религии и религиозные течения оказали на сословие воинов
менее существенное влияние.
Тем не менее, на долю христианства, появившегося в Японии вслед за прибытием
португальцев в XVI в., выпал больший успех. Деятельность христианских
миссионеров, прежде всего иезуитов, принесла свои плоды. Так, половина армии в
походе Тоётоми Хидэёси против Кореи в 1598 г. была христианской. Однако
христианство недолго процветало на японской почве.
Христианство в Японии не было христианством в полном смысле этого слова. Оно
было весьма своеобразным и включало в себя элементы синто и буддизма.
Синкретичность христианства на Японских островах проявлялась, к примеру, в том,
что Японцы отождествляли богоматерь с Амида-буцу или с Каннон-босацу).
Вслед за неожиданным подъёмом влияния христианства последовало ещё более
быстрое его искоренение, обусловленное опасениями сёгунов в связи с
проникновением в страну иностранцев, которое таило в себе смертельную опасность
для существовавшего тогда государственного строя.
